У одного барина
было много животины. Только что он принял пять барашков, из шкурок ихних
выделал овчинки и стал себе шубу шить. Призвал портного.
- Ну, — бает, — сшей
мне шубу.
Тот померил-померил; видит, что не хватит ему пол-овчинки на шубу.
- Мало, — бает, — овчин, не хватает на клинья.
— Эвтому делу можно пособить,
— бает барин и велел лакею своему у одного барана содрать шкурку с одного боку.
Лакей так и сделал, как барин баял. Только что этот баран рассерчал на барина,
подозвал к себе козла.
- Пойдем, — бает, — от этакого лиходея; в лесу пока можно
жить, травка есть, водицу найдем, сыты будем.
Вот они и пошли. Пришли в лес,
сладили шалашу́, и ну по ночам ночевать. Живут себе да поживают да травку
поедают.
Только что у того барина жить не полюбилось не им одним. Ушли с того со
двора корова да свинья, петух да гусак. Вот они, пока было тепло, жили себе на
воле, а как пришла зимушка-зима, и они стали прятаться от мороза. Вот ходили,
ходили по лесу, да и нашли шалашу́-то барана, и стали они проситься к нему:
- Пусти, — бают, — нам ведь холодно.
А они и знать не хотят, никого не
пускают. Вот корова подходит:
- Пустите, — бает, — а не то всю вашу шалашу́ набок
сворочу!
Баран видит, плохо дело, пустил ее. Подходит свинья:
- Пустите, —
бает, — а нет — так я всю землю изрою да таки подроюсь к вам; смотрите, вам же
будет холоднее.
Делать нечего, и эту пустили. Глядь — и гусак тоже бает:
- Пустите, а не то я дыру проклюю, смотрите, вам же будет холоднее.
— Пустите,
— бает и петух, — а не то всю крышу вашу обс...!
Что делать, пустили и этих,
да и стали все они жить вместях. Долго ль, коротко ль они жили, а однажды шли мимо их разбойники и услыхали крик
да гам, подошли, послухали; не знают, что такое есть, и посылают одного своего
товарища:
- Ступай, — бают, — а не то веревку на шею, да и в воду!
Делать
нечего, тот и пошел. Как только взошел, как начали его со всех сторон! Вот он,
делать нечего, назад...
- Ну, братцы, — бает, — что хотите делайте, а я уж ни за
что не пойду. Этакого страха сродясь не видывал! Только что взошел, где ни
возьмись — баба, да меня ухватом-то, да меня ухватом-то; а тут еще барыня, да
так и серчает; а тут, глядь, — чеботарь, да меня шилом-то, да меня шилом-то в
зад; а тут еще портной, да ножницами; а тут еще солдат со шпорами, да так на
меня скинулся, что волосы у него дыбом стали; «вот я те!» — бает. А там еще,
знать, ихний, на́большой: «ужо-ка я-то его!» Братцы, — бает, — сробел.
— «Ну,
— бают разбойники, — делать нечего, уйдемте, а то, пожалуй, и нас-то всех
перевяжут!
Ушли.
А они живут пока да живут себе складно. Вдруг приходят к ихней шалаше́ зверье,
да по духу и узнали, что́ там есть.
- Ну-тка, — бают волку, — поди-ка ты
наперед!
Только что тот взошел, как те начали его катать; насилу ноги оттуда
вынес. Не знают, что и делать. А тута был с ними еж; вот он:
- Постойте-ка, —
бает, — вот ужо-ка я попытаюсь, авось лучше будет!
Вишь, он знал, что у
барана-то одного бока нету. Вот он и подкатился, да и кольни барана; как тот
через всех да как прыгнет, да и драла. За ним и все, да так и разбежались. А
наместо их зверье тута и остались.
